Проклятие Тары. Артефакт-детектив [litres] - Алекс Монт

в распоряжение товарища Дягура. Он скажет, что делать. Ты ведь владеешь топографией? — неожиданно поинтересовался Блюхер.

— Владею, товарищ военмин, — с готовностью отрапортовал Самуил. — Умею снимать местность и отображать ее на карте.

— Значит, и геодезию с картографией знаешь?! — удивился тот. — И где ж ты всему этому научился, братец, не в царском же Генштабе?

— Ясное дело, что не в Генштабе, товарищ военмин, — чуть замявшись, потупился писарь. — В штабе дивизии, где я проходил службу во время империалистической, служил один полковник, который этот самый Генштаб, то бишь академию, оканчивал. Он-то меня и научил этой премудрости. Многих офицеров у нас поубивало, вот он, видать, и подумал, а не сделать ли из меня себе помощника. Ох, и гонял меня тот полковник, доложу я вам, товарищ военмин, и в хвост и в гриву, — вспомнил с улыбкой военную юность Самуил, но, заметив на себе заинтересованно-испытывающий взгляд начальства, смешался и замолчал.

— Ну, что умолк, каллиграф?! Давай, договаривай, как там тебя этот полковник… — Блюхер матерно выругался и ухмыльнулся.

— А что договаривать. Научил он меня науке этой, вот и весь сказ. Я, вообще-то, понятливый, — счел не лишним напомнить о своих добродетелях Самуил. — Вот и стал всякую местность на карту переносить да старые карты исправлять, изменения на них, уточнения разные пририсовывать.

— Да, сурьезный ты товарищ, сурьезный, — с невольным восхищением глядел на писаря военмин, после чего, как бы заговорщицки, спросил. — Ну а сейчас смог бы такую карту составить, местность незнакомую один в один на бумагу перенесть, и чтоб все там подробно отображено было? Чтоб по твоей карте мы бы ту самую местность без труда узнали!

— Смог бы, товарищ военмин! Как это делать, я на всю жизнь запомнил. Учитель у меня уж больно хороший был.

— Тогда добре, — с потеплевшим взором отпустил его Блюхер.

Глава 22. Прозрение в Гималаях

Пустая разреженная атмосфера кружила голову, и Бадма Ергонов остановился, чтобы перевести дух. Прикрыв веки, он жадно вдыхал обжигающий, острый, как сколы льда, воздух. Он неуютно чувствовал себя в Гималаях и с трудом преодолевал отрезок пути по широкому безжизненному плато вслед за проводником-шерпом. Дыхание Бадмы постепенно восстанавливалось, он поднял глаза и осмотрелся. Белое безмолвие царило вокруг. Обрамление из голубых ледников гипнотизировало и манило, приглашая войти в отворенные врата вечности. Поднятый над мирской суетой, трепетно созерцал он величие природы, пытаясь постичь сокровенную истину мироздания. Животворящая прана[19] вязко обволакивала Бадму, сознание парило и освобождалось, и он долго недвижимо стоял, растворяясь в потоке изливающейся энергии…

Внизу расстилалась каменистая долина искрящейся на солнце реки, на берегу которой его ожидал послушник — хуварак, чтобы отвести в монастырь, примостившийся на склоне хребта. Сложенный из огромных бело-серых камней, скрепленных намертво глиной, он взбирался на гору плоскими одноэтажными уступами. Путь к нему отнял много времени у Бадмы. Боязнь сорваться в бездну, поскользнувшись на обледенелой тропе, по которой ходили горные козлы да свирепые горбатые яки, заставляла ступать осторожно и идти очень медленно. Огромные черные как смоль вороны, с лоснящимися в солнечных лучах перьями, летали над тропой, оглашая округу резким гортанным криком, отзывавшимся в сердце путника пульсировавшей тревогой. Шумное скопление алчных падальщиков досаждало буряту, и он отважился чуть ускорить шаг. Наконец тяжкий спуск оборвался и Бадма вступил в долину. Дышать стало легче, и ему показалось, что он видит предметы через огромное увеличительное стекло. Страх отступил, схлынул как прорвавший плотину поток, и бескрайний восторг наполнил душу путника. Охваченный радостным возбуждением, он обнимал пробуждавшуюся долину ласковым взором, часто останавливался, запрокидывал голову и смотрел в небесную синь. Проводнику-хувараку пришлось окликнуть его…

— Золотая Тара должна вернуться в Тибет и предстать перед очами верующих в день полнолуния двадцать второго дня девятого месяца лунного календаря, приходящегося на начало Праздника Огней Лхабаб Дуйсэн, уважаемый Бадма! — наставлял его лама Олле, сверля бурята напряженным недоверчивым взглядом из-за круглых тонированных очков. Одетый в оранжевую кашаю[20], он напоминал старого филина, дающего урок молодым и неискушенным собратьям. Бадма по-другому представлял себе знаменитого ламу и, обманутый в своих ожиданиях, почтительно слушал Олле. Наконец поток его красноречия иссяк и он соблаговолил снизойти до Бадмы.

— Когда люди из Москвы приступят к экспедиции?

— Десятого июня, досточтимый! Милосердная Тара скоро осчастливит верующих.

— Тара осчастливит верующих не раньше праздника Лхабаб Дуйсэн. Надеюсь, я выражаюсь ясно, любезный Бадма? — высокомерно нравоучительным тоном произнес Олле, не забыв указать буряту его истинное место. Однако прикинув, что с гостем надлежит держаться повежливей, сдал назад и подсластил пилюлю. — В ваших руках, уважаемый Бадма, счастье миллионов буддистов. Если вы вернете им Тару, сангха превознесет ваше имя в своих молитвах. Помните, вы внук Камета, верного сподвижника Махакалы, благородного воина Будды и защитника веры Унгерна! — закончил свои напутствия Олле и отпустил Бадму восвояси.

Он, быть может, упражнялся в риторике и дальше, но в одной из гостиниц Лхасы его ожидала важная особа. Прибывшая из Катманду сотрудник ЦРУ Джудит Картрайт ценила свое время, а шум работающих лопастей зависшего над монастырем вертолета вынудил Олле поторопиться.

Не о такой встрече с ламой Олле мечтал Бадма. «Самонадеянный и жестокий прагматик, тлетворный дух Запада поселился в нем», — покидая монастырь, вынес вердикт бурят. Бросив рассеянный взгляд на вертолет, он зашагал прочь. С помощью проводника он быстро миновал долину и относительно легко взобрался на плато. Подъем дался ему куда проще. Усталость, однако, время от времени давала о себе знать, и бурят попросил послушника довести его до ближайшей деревни, где можно поесть и отдохнуть. Не прошло и часа, как Бадма пил горячий тибетский чай с ячным маслом, заедая ячменными лепешками дзамба, в компании проводника и пожилого хозяина убогого каменного жилища, давшего им приют. На следующее утро путники двинулись дальше, пока не увидали серпантин шоссе — современную автостраду, соединившую внутренние районы Поднебесной с Лхасой. Здесь Бадма распрощался с хувараком и, спустившись к шоссе, остановил китайскую фуру, которая и доставила его в город. Путешествие из каменного века в цивилизацию завершилось. Переночевав в гостинице, Бадма отправился в аэропорт. В Мюнхене его ждали дела…

Когда Бадма отдыхал в высокогорном урочище и знакомился с не отличавшейся большим разнообразием и вкусовыми изысками местной тибетской кухней, в Лхасе, в номере люкс роскошного отеля «Хубэй», происходил следующий разговор.

— Я слышала, досточтимый Олле, что поиски Золотой Тары за то время, что мы не виделись, продвинулись? — глаза Джудит испытующе остановились на аскетически скорбном лице монаха.

— Уважаемая госпожа располагает верной информацией, — после некоторой паузы подтвердил слова американки